Рифмолёт в позолоте сдаётся на милость

Он придумал много слов, включая слово «бездарь». Это его заслуга. За бездаря многое можно простить... О существовании Игоря Северянина я узнал в детстве, когда научился читать и прочёл о нём – не в книге, а на камне. В Усть-Нарве, где я проводил каждое лето у родственников. На камне на двух языках было написано: «Здесь жил русский поэт Игорь Северянин» («Арфеет ветер – далеет Нарва, // Синеет море, златеет тишь...»). Игорь Северянин (Лотарев) прожил в Эстонии много лет. Там похоронена его мать. Там – в Таллине -  похоронен он сам. А обвенчался он с Фелиссой Круут в Тарту - 21 декабря 1921 года.

В СССР он долгое время оказаться не мог, но часть нынешней Псковской области тогда входила в состав Эстонии. Так что доехать до русских земель, входивших в состав независимой Эстонии, ему было не сложно. Раз он ездил в Париж, то и до Печор мог доехать («То затерявшийся в расщелине, // То взвившийся на бугорок, // Весь утопает в пышной зелени // Старинный русский городок»).

О первой поездке в Печоры (это было в 1929 году) Игорь Северянин написал в своих воспоминаниях так: «Когда в июле этого года я гостил две недели на даче у эстонского поэта Генрика Виснапу в 12-ти верстах от Юрьева на берегах Эмбаха, пианист Всеволод Гамалея, встретясь со мною на улицах города, предложил устроить, совместно с ним, вечер стихов и музыки в Печорах, хорошо знакомых ему по прошлому лету, когда он с семьей жил там на даче.  – «Ничего не имею против» - заметил я: - Мне самому давно уже хотелось побывать в этом древнем городе. Что же касается вечера, то не скрою от Вас, меня очень удивляет одно обстоятельство: вот уже вскоре исполнится двенадцать лет моего пребывания в Эстонии, и, однако, печеряне до сих пор ни разу не удосужились пригласить меня почитать свои стихи. Не знаю, чему бы это приписать, тем более что край издревле русский, преимущественно заселенный русскими, и кому бы казалось, как не русским, следовало дорожить и интересоваться своим поэтом. Кроме того, в Печорах, как я наслышан, бывают периодически съезды учителей окрестных школ, следовательно, и интеллигенция имеется на лицо. Во всяком случае, я проедусь туда с удовольствием».

И Северянин проехался. Хотя с погодой ему не повезло («…Оба дня шёл беспрерывный дождь, и поэтому города и монастыря мы почти не видели, успели побывать только у всенощной, которую одухотворенно служил отец Иоанн вкупе с другим духовенством...»). И всё же ездил туда Северянин не на экскурсию, а выступать. Выступление, на его взгляд, прошло успешно, о чём он потом написал поэтессе Ирине Борман (она упоминается в изданной в Нарве книге Михаила Петрова «Дон-Жуанский список Игоря-Северянина»). «..Я дал концерт в Печорах, б(ывший) город Псковской губ(ернии)... Погода была отчаянная: холод, дождь, буря. Собралось же почти 2/3 зала, и успех был большой», - написал Игорь Северянин.

Для Северянина всегда было важно не просто сочинять стихи, но и выступать. Футуристы были одними из первых русских эстрадных звёзд, часто эпатируя публику и развлекая газетчиков.

Псковское выступление Северянина произошло за 14 лет до печорского. Шла война, но в России изо всех сил изображали мирную жизнь. 18 апреля 1915 года Северянин провёл в Пушкинском доме (театра драмы) «поэзовечер», о котором почему-то – с подачи газеты «Псковская жизнь» -  пишут, что он прошёл неудачно. В действительности, это была журналистская ирония. Раз не случилось скандала, значит «поэзовечер» не удался («Никаких «эксцентричностей», столь обычных для футуристов, не было... Жаждавшие увидеть размалеванную физиономию или желтую кофту были глубоко разочарованы»).

К тому времени никакого особенного эпатажа в выступлениях Северянина быть не могло. Или вернее сказать, что он по-прежнему сочинял вычурные стихи и изобретал слова, то есть «размалёвывал» не физиономию, а стихи. Его кредо долгие годы было такое: «Ведь я лирический ироник: ирония - вот мой канон». Северянин сочинял свои стихи так, чтобы они выглядели несерьёзно. Маскировался. Это была яркая маска. Он писал о себе: «Он тем хорош, что он совсем не то, что думает о нем толпа пустая». Поэт работал для «пустой толпы», иначе «королём поэтов» не станешь.

Чтобы выделиться из толпы других поэтов и быть замеченным толпой читателей, Северянин должен был впечататься в мозг. Чем именно запомниться – очевидно и без специальных пояснений. Но Северянин всё в стихотворении «Банальность» на всякий случай пояснил: «Когда твердят, что солнце - красно, // Что море - сине, что весна // Всегда зелёная - мне ясно, // Что пошлая звучит струна…». Ему казалось, что эту «пошлость» можно обойти, если описывать всё наоборот: «И тем ясней, что солнце - сине, // Что море - красно, что весна - // Почти коричнева!.. - так ныне // Я убеждаюсь у окна…».

Но начинал Игорь Северянин прямолинейно (как и закончил). Он был сыном военного в отставке, жил на Дальнем Востоке в трагическое время русско-японской войны, и сочинял «патриотические» стихи без двусмысленностей и коричневого моря («В ту пору я большим был патриотом // И верил в мощь любимой мной эскадры»). И стихи у него были соответствующие: «Бой при Чемульпо», «Гибель «Рюрика», «Подвиг «Новика», «Взрыв «Енисея», «Потопление «Севастополя», «Захват «Решительного», «Конец «Петропавловска»… Такими стихами в то время невозможно было прославиться. То ли дело - «Ананасы в шампанском». Это вам не «Потопление «Севастополя».

«Северянин коллекционировал парадоксы, основывая на них своё творчество. («...С какою скорбью я забуду свое мученье!»). Автобиографию написал тоже в стихах. Но прежнего признания в эмиграции у него не было, хотя он оказался довольно плодовит и на месте не сидел.

«И лишь поэт, безвозрастный ребенок,  // Юродивый, блаженный и пророк, // Чья мысль свята, чей слух прозрачно-тонок, // Кто знает путь в заоблачный чертог». Ребёнку и юродивому позволено намного больше, чем взрослому серьёзному человеку.

Второй раз в Печоры Игорь Северянин приедет не осенью, а весной – 4 мая 1935 года, выступив перед публикой в зале «Кайтселиит». В это время его уже трудно было назвать «ироником». Он читал «Я чувствую, близится судное время», «Бывают дни – я ненавижу свою Отчизну»… («Бывают дни: я ненавижу // Свою отчизну - мать свою. // Бывают дни: ее нет ближе, // Всем существом ее пою… // Я - русский сам, и что я знаю? // Я падаю. Я в небо рвусь. // Я сам себя не понимаю, // А сам я - вылитая Русь!»). И судное время действительно настанет. К концу жизни Игорь Северянин созреет до такой степени, что превратиться в типичного советского поэта-агитатора. Это ему будет тем проще сделать, что немцы уступили зону своего влияния Советскому Союзу, и Эстония вошла в состав СССР. Северянин это бурно приветствовал. Даже чересчур бурно. По этой причине сейчас Игорь Северянин – герой газеты «Завтра», сталинист и громогласный русофил («Родиться Русским - слишком мало, // Чтоб русские иметь права…").

И в этом не никакой натяжки. Северянин - советский поэт. Он отбросил почти все свои формальные приёмы и превратился в прямолинейного сочинителя стихов на заданную актуальную тему, которые можно было безбоязненно публиковать в газетах типа «Советская деревня» и «Красная новь». Чем он и занимался.

Северянин всегда был довольно циничен и со вкусом у него были большие проблемы. Но, как ни странно, одно другое дополняло. Всегда можно было подумать, что это он не всерьёз. Многие его читатели ценили его за тонкую издёвку – даже в том случае, если он не издевался. И вот когда Эстонию втолкнули в состав СССР Северянин выдал целый цикл стихотворений, назвав их «Сталинский грезофарс», что уже звучало двусмысленно. Однако Северянин вряд ли это чувствовал. Похоже, Сталина и Ленина он прославлял, не подразумевая иронии. Во всяком случае, так кажется, если почитать его письма, в которых он высказывается в том же духе.

Игорь Северянин последнего периода жизни весь выражен в строках: «Взвивается красное знамя // Душою свободных времен. // Ведь все, во что верилось нами, // Свершилось, как сбывшийся сон. // Мы слышим в восторженном гуле // Трех новых взволнованных стран: // - Мы к стану рабочих примкнули, // Примкнули мы к стану крестьян. // Наш дух навсегда овесенен. // Мы верим в любви торжество. // Бессмертный да здравствует Ленин // И Сталин - преемник его!» Он превратился в поэта Джамбула Джабаева, который позволяет себе словечки типа «овесенен» как доказательство что он всё-таки не Джамбул.

У него и раньше имелась склонность к сочинению гимнов (Северянин в 1917 году сочинил «Гимн российской республики»): «Мы русские республиканцы, - // Отсталым народам пример! // Пусть флагов пылают румянцы! // Сверкает в руках револьвер! // Победа! Победа! Победа!... // Над каждым в России царем! // Победа - расплата за деда! // Да радуемся, да живем!».

Превратившись в советского поэта, Игорь Северянин написал поэту и переводчику Георгию Шенгели: «…я очень рад, что мы с Вами теперь граждане одной страны. Я знал давно, что так будет, я верил в это твердо. И я рад, что произошло это при моей жизни…  Капиталистический строй чуть совсем не убил во мне поэта: последние годы я почти ничего не создал, ибо стихов никто не читал. На поэтов здесь (и вообще в Европе) смотрели как на шутов и бездельников, обрекая их на унижение и голод. Давным-давно нужно было вернуться домой, тем более что я никогда врагом народа не был, да и не мог быть, так как я сам бедный поэт, пролетарий, и в моих стихах Вы найдете много строк протеста, возмущения и ненависти к законам и обычаям старой и выжившей из ума Европы...»

«Шестнадцатиреспубличный Союз, // Опередивший все края вселенной, // Олимп воистину свободных муз, // Пою тебя душою вдохновенной! // Ведь коммунизм воистину нетленен, // И просияет красная звезда // Не только там, где похоронен Ленин, // А всюду и везде, и навсегда». Мне кажется, что в «Шестнадцатиреспубличном Союзе» (почти шестнадцатирублёвом) подлинного Игоря Северянина больше, чем в какой-нибудь «Превыкрутасной штучке», в которой он когда-то пенился иронией: «Профессор Юрий Никанорыч, - Мечтатель, девственник, минорыч, // Своей Иронии жених…». Или когда он писал о "мороженом из сирени".

В прямых высказываниях, как в «Красной стране», Игорь Северянин не скрывается, а говорит прямым текстом: «Стройной стройкой строена // Красная страна,// Глубоко освоена // Разумом она». Читать невозможно, хотя некоторые даже наизусть учат. Наконец-то он стал самим собой. Больше жить было незачем. И он умер.

Зато он умер в охваченной войной Красной стране победившего Сталина. Грезофарс в действии.

Растаявшее мороженое из увядшей сирени.
Запятнанные мороженым колени поэта.
Лепестки из уснувших стихотворений
Разлетаются по сторонам света.
На портрете что-то не так в поэте,
И света всё меньше – туча большая.
Несётся на призрачном кабриолете,
Пределы приличия нарушая,
Какой-то напыщенный меченый гонщик.
Рифмолёт в позолоте сдаётся на милость.
Золотого пера один только росчерк -
И сразу вокруг всё изменилось.

Отменит король новый визит.
Рифма сорвётся в места в карьер.
Кабриолет затормозит.

Бесплатный сыр выдали в СССР.