Тревога бывает воздушная и земная. Земная – тревожнее

Это сейчас собрания сочинений Михаила Бахтина издают в Японии, а в США издали его биографию. В Великобритании в  Шеффилдском университете есть Бахтинский центр. А свою первую работу Михаил Бахтин опубликовал в невельском альманахе «День поэзии» в 1919 году. В Невеле Бахтина помнят и каждый год устраивают Бахтинские чтения, выходит «Невельский сборник»... В Невеле Бахтин оказался после окончания университета — в 1918 году. Там он преподавал в единой трудовой школе 2-й ступени и в учительской семинарии. В вышедшей в Невеле его первой статье «Искусство и ответственность» он написал: «Правильный, не самозваный смысл всех старых вопросов о взаимоотношении искусства и жизни, чистом искусстве и проч., истинный пафос их только в том, что искусство и жизнь взаимно хотят облегчить свою задачу, снять свою ответственность, ибо легче творить, не отвечая за жизнь, и легче жить, не считаясь с искусством. Искусство и жизнь не одно, но должны стать во мне единым, в единстве моей ответственности».

Философу и литературоведу Михаилу Бахтину инкриминировали подготовку политического заговора против пролетарского государства. Его арестовали в декабре 1928 года. От лагеря его спасла тяжёлая болезнь — остеомиелит (гнойно-некротический процесс, развивающийся в костях, — в 1938 году Бахтину ампутируют ногу). В январе 1929 года Бахтина отправят под домашний арест, а в июле 1929 года, когда он будет лежать в больнице, заочно приговорят к пяти годам лагерей. Бахтина должны были отправить на Соловки, но из-за болезни приговор заменили на 5 лет ссылки в Казахстан — в Кустанай. О том, что творилось в те годы в Казахстане, я упоминал здесь 6 октября. В то время Казахстаном руководил Филипп Голощёкин, уроженец Невеля.

Если говорить точнее, то политических дел было два. Одно связано с религиозно-философским кружком «Воскресение», существовавшим в Петрограде (Ленинграде) около десяти лет – до конца 1928 года. В 1918 году, когда Бахтин ещё жил в Невеле, члены кружка, которым руководил Александр Мейер, выпустили даже два номера журнала «Свободные голоса». Но чем дальше, тем тише звучали свободные голоса. Этот кружок нельзя было назвать даже православным, исходя из того что туда входили не только православные, но и протестанты, и католики. Обсуждались не самые популярные в советское время темы. Например, «уничтожение христианской культуры» и как такого уничтожения не допустить.

Всего этого оказалось достаточно, чтобы устроить полноценный уголовный процесс. Для того чтобы процесс получился весомым, к делу подшили дела членов других интеллигентских кружков. Всего под судом оказалось около 70 человек. Всех осудили на разные сроки — от ссылки и высылки до концлагерей (шестерым дали 10 лет, шестерым — 5 лет, 35 человек получили 3 года). Среди приговорённых был и брат Михаила Бахтина Всеволод Бахтин (историк-медиевист). О нём член невельского кружка пианистка Мария Юдина (о ней я писал здесь 11 ноября ) сказала: «Итак, Бахтины — жертвы "эпохи культа личности". Свыше 30-ти лет они скитались по необозримым лагерям и ссылкам тех времен, то вместе, то врозь, до самой его смерти... Евгения Савельевна (жена Всеволода Бахтина. — Авт.) работала по ссылкам медицинской сестрой». Всеволода Бахтина повторно арестовали в 1937 году.

Если судить по материалам дела, то основное преступление участников кружка «Воскресение» заключалось в том, что они читали литературу, издававшуюся за рубежом («Члены организации систематически информировались на собраниях о жизни русской эмиграции, имели эмигрантскую литературу и вели среди населения агитацию и пропаганду против культурной и религиозной политики Соввласти...»).

После того как все участники религиозно-философского кружка «Воскресение» отправились отбывать наказание, ОГПУ, вдохновлённое удачным процессом, придумало ещё одно уголовное дело — «академическое» — и привлекло к нему уже осуждённых по предыдущему делу «Воскресения». В отделении гуманитарных наук из 20 действительных членов академии наук пять были арестованы (двое умерли, находясь в ссылке), а ещё шестеро в период, пока длилось расследование, умерли, находясь под подозрением.

Многих из тех, кто окажется на Соловках и на строительстве Беломоро-Балтийского канала, в 1937-1938 годах будут арестовывать вторично — на более серьёзные сроки, а некоторых — расстреливать. Так погибнет Павел Медведев, историк литературы и литературный критик, тесно связанный с членами невельского кружка. Это Медведеву удалось устроить в Саранский педагогический институт Михаила Бахтина (в Саранске Бахтину теперь установлен памятник). Но в 1938 году Павла Медведева арестуют. Его пытались защищать писатели Павел Шишков и Михаил Зощенко (о Зощенко я писал здесь 22 июля), но безуспешно. О дальнейшей судьбе Павла Медведева мы знаем немного, в частности, от позднее вышедшего на свободу Николая Заболоцкого: «П. Н. Медведев не только сам не поддавался унынию, но и пытался по мере сил подбодрить других заключённых, которыми до отказа была набита камера». Павла Медведева расстреляли в июле 1938 года. Советская власть расправлялась не с первыми попавшимися литературными критиками, а с теми, кто не вписывался в постоянно сужающиеся рамки дозволенного. «Интеллигенция есть прежде и после всего понятие этическое, — считал Павел Медведев. — И орган этой настоящей русской интеллигенции — свободная русская философская и художественная мысль». Здесь что ни слово, то крамола: «свободная», «русская»…

Один из самых известных трудов Михаила Бахтина называется «Творчество Франсуа Рабле и народная культура Средневековья и Ренессанса». Пока другие учёные писали про Ленина и Маркса, Бахтин писал про шутов и дураков. Вокруг, казалось бы, было не до смеха, в том числе и самому Михаилу Бахтину, а он говорил про «смеховую культуру»: «Для смеховой культуры Средневековья характерны такие фигуры, как шуты и дураки. Они были как бы постоянными, закреплёнными в обычной (т. е. некарнавальной) жизни, носителями карнавального начала. Такие шуты и дураки, как, например, Трибуле при Франциске I (он фигурирует и в романе Рабле), вовсе не были актёрами, разыгрывавшими на сценической площадке роли шута и дурака (как позже комические актёры, исполнявшие на сцене роли Арлекина, Гансвурста и др.). Они оставались шутами и дураками всегда и повсюду, где бы они ни появлялись в жизни. Как шуты и дураки, они являются носителями особой жизненной формы, реальной и идеальной одновременно. Они находятся на границах жизни и искусства (как бы в особой промежуточной сфере)».

«Они оставались шутами и дураками всегда и повсюду, где бы они ни появлялись в жизни. Как шуты и дураки, они являются носителями особой жизненной формы, реальной».

В 1946 году в Москве в Институте мировой литературы им. М. Горького состоялась защита диссертации Михаила Бахтина на тему «Франсуа Рабле в истории реализма». Сегодня то заседание и последующие события рассматривают с точки зрения смеховой культуры. Подобный подход можно применять ко многим событиям, которые связаны с принятием заведомо абсурдных решений.  Стенограммы подобных мероприятий — это готовые пьесы абсурда. Высказывания многих не оставляют тем, кто читает эти стенограммы, большого выбора: либо это дураки, либо нацепили маски дураков, выглядят как дураки и ведут себя как дураки («в диссертации мы не находим принципа политического подхода к литературоведению», «в этой работе совершенно выхолощен классовый подход»). В то же время  с научной точки зрения придраться к диссертации Михаила Бахтина было сложно, тем более что некоторые выступающие не скрывали, что критикуют диссертацию не потому, что её читали. Они её не читали, но ведь им заранее было понятно, что Бахтин не будет применять к героям Рабле классовый подход.

20 ноября 1947 г. в газете «Культура и жизнь», органе Управления пропаганды и агитации ЦК ВКП(б), была опубликована статья инструктора ЦК КПСС В. Николаева под названием «Преодолеть отставание в разработке актуальных проблем литературоведения». В статье говорилось: ««В ноябре 1946 г. Учёный совет института присудил докторскую степень за псевдонаучную фрейдистскую по своей методологии диссертацию Бахтина на тему «Рабле в истории реализма». В этом «труде» серьезно разрабатываются такие «проблемы», как «гротескный образ тела» и образы «материально телесного низа» в произведении Рабле и т. п.».

Елена Евнина, написавшая в 1948 году монографию «Франсуа Рабле», рассказывала: «Нечего говорить, что само имя Бахтина стало после этой статьи одиозным и запретным. Когда годом позже я издавала в Гослитиздате свою книгу о Рабле, мои редакторы без объяснения сняли из неё все цитаты и ссылки на диссертацию Михаила Михайловича».

Литературовед Вадим Кожинов рассказал о том, как отыскал Бахтина в Саранске: «Я разыскал его в 1960 году. До этого все, с кем я только разговаривал, утверждали, будто бы он уже давно умер. Известно, люди из философской и филологической среды, его ровесники и более старшие, с кем мне доводилось беседовать, знали, что он был репрессирован ещё в 1928 году, и не рассчитывали... считали, что он давно умер. Наконец, я встретил человека, который сказал: "Почему умер?! Он живёт в Саранске, преподаёт там в университете».

В своей первой статье, опубликованной ещё в Невеле, Бахтин писал о том, что «искусство и жизнь не одно, но должны стать единым» в нём самом. Уже тогда в этом чувствовалось то, что позднее в полной мере проявилось в его зрелых работах. «В самом деле, карнавал не знает разделения на исполнителей и зрителей, — писал Михаил Бахтин. — Он не знает рампы даже в зачаточной её форме. Рампа разрушила бы карнавал (как и обратно: уничтожение рампы разрушило бы театральное зрелище). Карнавал не созерцают — в нём живут, и живут все, потому что по идее своей он всенароден. Пока карнавал совершается, ни для кого нет другой жизни, кроме карнавальной».

В книге Рабле есть эпизод: над главными вратами Телемской обители крупными античными буквами была выведена надпись: «Идите мимо, лицемер, юрод, // Глупец, урод, святоша-обезьяна, // Монах-лентяй, готовый, словно гот // Иль острогот, не мыться целый год,// Все вы, кто бьёт поклоны неустанно, // Вы, интриганы, продавцы обмана, // Болваны, рьяно злобные ханжи, - // Тут не потерпят вас и вашей лжи…»

Места лицемеров, глупцов и святош вакантными не бывают. Они всегда заняты — не теми, так другими.

При всём интересе к теме бесконечного карнавала первоначально меня больше занимали впечатления Михаила Бахтина об известных современниках, которых он знал. О Николае Гумилёве, например: «Когда он приезжал с фронта на краткую побывку. И тоже пришел в Религиозно-философское общество. Он был тогда уже в форме, офицер... гвардеец... гвардейцы... Еще... как-то называлось тогда?.. Череп и кости у него были на погонах... Легионы смерти, кажется. Гусар! Я как раз, помню, стоял чуть ли не с Ахматовой, на площадке следующего этажа, курили. Я тогда понял, что действительно этот человек, в сущности, был рожден для того, чтобы быть военным. Хотя ему военным пришлось быть недолго». Или об Анне Ахматовой: «Я заметил в ней известную заносчивость. Она, так сказать, немножко сверху вниз смотрела на обыкновенных людей. Потом я уже слышал от других, которые имели с ней дело, и в старости эта заносчивость в ней осталась, даже приняла крайние формы, крайние формы: когда, например, приезжали к ней работники редакции, то она даже и не отвечала на поклон, не сажала их. Они стояли перед ней, она, не глядя на них, делала соответствующие там заметки, соглашалась или не соглашалась с редакционными замечаниями, но, повторяю, совершенно не принимала их как людей» (это выдержки из беседы Михаила Бахтина с литературоведом Виктором Дувакиным). Однако в какой-то момент на первый план вышла какая-то совсем уж странная информация о «ближнем круге Юрия Андропова», в который якобы Михаил Бахтин входил в последние годы жизни.

Юлиан Семёнов так написал в книге «Тайна Кутузовского проспекта» о знакомстве председателя КГБ Андропова с творчеством Михаила Бахтина: «Сын и дочь принесли Андропову книги Бахтина — дворянин, репрессированный, ютился в каком-то крохотном городишке, жил впроголодь. Андропов прочитал книгу Бахтина в воскресенье, а в понедельник приказал найти квартиру для писателя: «Нельзя же так разбрасываться талантами, это воистину великий литературовед».

Позвонили от Суслова (непонятно, кто настучал?!); разговор с Михаилом Андреевичем был достаточно сложным, главный идеолог считал Бахтина опасным: чересчур резок в позиции, бьет аллюзиями. Андропов, однако, был непреклонен: «Михаил Андреевич, я подчинюсь лишь решению секретариата ЦК, речь идет о выдающемся художнике, не так уж у нас много таких, истинную цену „выдающемуся стилисту“ Маркову вы знаете не хуже меня».

На эту тему высказывались очень многие: от Евгения Киселёва (когда тот ещё работал на НТВ) до Кургиняна и Хинштейна. «То ли из личных симпатий, а то ли из высших политических соображений, Андропов помог вернуться в Москву из ссылки выдающемуся литературоведу Михаилу Бахтину», — говорил Евгений Киселёв. «Именно Андропов… вернул в Москву из ссылки великого философа и литературоведа Бахтина», — писал Александр Хинштейн. Складывается фантасмагорическая картина. Пока министр МВД Николай Щёлоков на даче Ростроповича и Вишневской встречался с Солженицыным, помогая ему собирать материал для эпопеи «Красное колесо» (об читайте здесь запись от 12 ноября), председатель КГБ Андропов, главный враг Щёлокова, тоже зря времени не терял: помогал другому репрессированному — Бахтину.

Сергей Кургинян в 2009 году опубликовал в газете «Завтра» большую статью «М. М. Бахтин и подрыв коммунизма». В свойственном ему эпатажно-агрессивном стиле Кургинян пишет: «Снаряд — Бахтин. Пушка — Андропов. Цель — КПСС как секулярная красная церковь». Кургинян связал воедино три имени: Рабле, Бахтина и Андропова, которые развалили… СССР с помощью механизма «карнавализации», высмеивания «системы».

Якобы после того, как коммунизм стали высмеивать, СССР развалился. То есть, по мнению Кургиняна и его последователей, СССР развалила атмосфера карнавала, которую организовала некая тайная организация. Сама по себе эта идея смехотворна, если не сказать карнавальна.

Для полного комплекта Кургиняну не хватало чего-то совсем уж глобального. Но долго искать ему не пришлось. В той же прохановской газете он написал: «Бахтин был не только теоретиком, но и одним из духовных вождей некоего антисемитского коллектива, он же "русский орден"». Далее в газете «Завтра» приводятся слова ученика Михаила Бахтина Вадима Кожинова: «Когда через год я снова приехал к Михаилу Михайловичу Бахтину, чуть ли не первое, о чем я его спросил: "Михаил Михайлович, я не могу понять, как Вы порекомендовали почитать Розанова, ведь он такой страшный антисемит". На что Бахтин мне ответил: "Что ж поделаешь, но примерно так же думали и писали, правда, чуть меньше, чем Розанов, почти все великие писатели и мыслители России, начиная с Пушкина, Лермонтова, Гоголя или Киреевского, Аксакова и прочая…». И далее в том же духе — про Льва Толстого и т. п. Эту статью любят перепечатывать на нацистских сайтах в рубрике «Кровь и раса» или в каких-то похожих рубриках.

Чем не карнавал? Можно подумать, что это не вошедшие в антиутопию «Москва 2042» Владимира Войновича эпизоды с участием Сим Симыча Карнавалова (с повадками Солженицына). Бахтин, Гумилёв, Ахматова, Андропов, Юлиан Семёнов, Хинштейн, Кургинян…

Вот бы удивился Михаил Бахтин, если бы узнал, что его обвиняют в развале СССР.

 Но ещё больше бы удивился Франсуа Рабле. 

Тревога бывает воздушная и земная.
Земная — тревожнее.
Рыбка бывает золотая и заливная.
Обе плавают из пустого в порожнее.
Потуги бывают пустые и больше никакие.
Столица Киевской Руси пока ещё Киев.
Что будет завтра — никто не знает,
Потому что тревога бывает воздушная и земная.
На этом свете несусветное что-то творится.
Кто бы ни был рядом — невелика птица.
Никого не жалко, так всем и надо…
Идёт подготовка к Олимпиаде ада.
Олимпиада ада — новое слово в олимпийском движении.
Ноги заплетаются, в голове — брожение.
Земная тревога подтачивает стены.
Адские олимпийцы набивают себе цену.
Будет много нового в истории олимпиад,
Пока столицей Киевской Руси не станет Ленинград.
Ложь бывает гнусная и во благо страны.
Чувства блаженных, точно клыки, обострены.
Вдохновенную проповедь читает людоед-веган.
И пока нет сил прекратить этот балаган.